Надгробие М.М.Зощенко. Открыто 20 ноября 1994 г. Установлено на городском кладбище в Сестрорецке (ул. Володарского, 64), участок 10. Скульптор Виктор Федорович Онешко. Бронза, гранит. Высота статуи 1 нат. в., высота гранитного основания 15 см. На гранитном основании надпись: «М.Зощенко».
В кн.: Памятники истории и культуры Санкт-Петербурга, состоящие под государственной охраной: Справочник. СПб., 2000. № 1124 — отмечен как памятник федерального значения, причем, ошибочно указано, что установлен он в 1995 г. Был открыт во время III фестиваля сатиры и юмора «Золотой Остап», в один день с «Чижиком-пыжиком». На композиционное решение и стилистику этого объекта несомненное влияние оказали как памятник Антону Хансен-Таммсааре в Таллине (1978, скульптор Я.Соанс, архитектор Р.Лууп), так и памятник Н.М.Рубцову в Тотьме (1985, скульптор В.М.Клыков): в обоих случаях предложена сидящая фигура на низком пьедестале.
Хотя этот памятник Михаилу Михайловичу Зощенко (1894 — 1958) является в точном смысле надгробным, а надгробные памятники мы из рассмотрения исключили (см. вступительную статью), объект включен в каталог как один из важнейших компонентов современного скульптурного дискурса, к тому же и установлен памятник не родственниками, а районной администрацией в связи со 100-летием со дня рождения писателя, пострадавшего от знаменитого ждановского постановления «О журналах „Звезда» и «Ленинград»» от 14 августа 1946 г. «Прочитав о себе в газетах, что он — „публично выпорот», Зощенко медленно, постепенно и неулонно погружался в душевную болезнь <…>Зощенко расправы не вынес. Он окончательно повредился в уме» (Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. 1952 — 1962. Т. 2. М., 1997. С. 19 — 20).
В отличие от Ахматовой Зощенко был стопроцентно советским и к тому же очень благополучным по советским меркам писателем, и именно постановление 1946 г. вдруг превратило его в «диссидента» и на долгие годы любимца советской (а потом и постсоветской) инакомыслящей интеллигенции. Без этого постановления посмертная судьба Зощенко была бы совершенно иной и, скорее всего, памятника на могиле через 37 лет после смерти он не получил бы никогда. Парадоксально, но разгромный доклад сделал и Ахматову, и Зощенко (и даже Александра Хазина) популярными в тех социальных средах, в которых до этого они были малоизвестны или не котировались. Такова историческая роль списка Жданова. Об Ахматовой, до того известной весьма узкому кругу, узнали практически все советские люди, она вошла — именно в результате постановления — в арсенал советской массовой культуры как символ всей дореволюционной дворянской культуры. И вряд ли Найман, Бродский, Рейн и другие юноши без литературного образования сгруппировались бы именно вокруг Анны Андреевны, не будь исторического постановления, фактически выдавшего «патент на благородство». 
Зато Зощенко, которого в 1930-1940-е гг. знали в советской стране практически все, надолго стал любимцем узких кругов интеллигенции, чего бы, конечно, не произошло, если бы он не пострадал. В годы «большого террора» Зощенко не мог не знать о миллионах людей в концлагерях. А по его веселой прозе чувствуется одно: желание уцелеть. Потому он навязчиво пишет о страшной Руке, о тигре, о Страхе и в то же время смешит народ самой примитивной разновидностью смеха. Любопытно видеть дату «1938» под рассказами «Веселая игра», «Последняя неприятность» и др. Тот же страх гонит на Беломорканал, где он создает позорную для русского писателя «Историю одной перековки».
Из последних сил желая избежать двоемыслия, Михаил Михайлович свой страх ареста, лагеря и мучительной смерти искусно подменяет фрейдист ским страхом, берущим начало в детской психической травме. Если бы не постановление 1946 года, Зощенко так и остался бы обласканным властью талантливым советским писателем, никак не выделенным интеллигентским сознанием. А благодаря Жданову Зощенко неожиданно стал диссидентом, каковым никогда не был. И это резко изменило его литературную судьбу. См.: Жолковский А.К. К переосмыслению канона: советские классики-нонконформисты в постсоветской перспективе // Новое литературное обозрение. 1998. № 29. С. 56 — 60; Золотоносов М. Партийная организация и беспартийная литература // Город: Петербургский журнал. 2006. №28. 14 — 20авг. С. 26 — 27.
О необходимости установки памятника писали давно (см., например: Жуков В. О Сестрорецке, о Зощенко и вообще // Нева. 1989. № 9. С. 203 — 205). Об открытии надгробия вскользь упомянуто в статьях, посвященных фестивалю «Золотой Остап»: Веселое Е. Улыбка свободы // Вечерний Петербург. 1994. 21 нояб.; Кожевникова Н. Как «Остап», гиря была золотой // Невское время. 1994. 22 нояб. В ночь с 7 на 8 авг. 1996 г. скульптура была сброшена хулиганами с постамента, вследствие чего голова статуи откололась (Афанасьев А. «Любовь к отеческим гробам» // Санкт-Петербургские ведомости. 1996. 31 авг.), однако памятник быстро восстановили (Аноним. Памятник восстановлен // Там же. 1996. 7 сент.).
С учетом того, что день рождения Зощенко приходится на 10 авг., остаются неясными причины акта вандализма: простое хулиганство или целенаправленная деятельность каких-то врагов Зощенко? Ср. с записью Л.Г.Зорина: «8-го августа, за несколько дней до пятидесятилетнего юбилея постановления о журнале „Звезда», памятник главному герою незабываемого документа Михаилу Михайловичу Зощенко, установленный в Сестрорецке, был обезглавлен — с ним до сих пор не свели счеты, его жизнь деятельно продолжается» (Зорин Л.Г. Зеленые тетради. М,. 1999. С. 429). Надгробие Зощенко зажато смежными захоронениями, на том же участке подхоронены Зощенко Вера Владимировна (1898 — 1981), Зощенко Валерий Михайлович (1921 — 1986) и Зощенко Михаил Валерьевич (1943- 1996).